Судебная речь имеет целью способствовать формированию Убеждения судей и присяжных заседателей. Для этого она прежде всего должна быть понята составом суда, а также всеми слушателями. Значит, первое необходимое качество судебного выступления — ясность. На ясность как главное достоинст­во речи указывал еще Аристотель: «Достоинство стиля заклю­чается в ясности; доказательством этому служит то, что, раз речь не ясна, она не достигает своей цели». О «необыкновен­ной, исключительной» ясности на суде писал П.С. Пороховщиков: « .не так говорите, чтобы мог понять, а так, чтобы не мог не понять вас судья»7. Запомните это напутствие.

Чем достигается ясность? Прежде всего глубоким знанием материала, четкой композицией речи, логичностью изложения, убедительностью аргументов. Ясность — это умение говорить доступно, доходчиво о сложных вопросах. Таким качеством от­личались судебные речи дореволюционного адвоката К.Ф. Хартулари. Большое внимание судебной оратор уделял тому, что­бы сделать изложение доступным для восприятия. Прочитайте его речь по делу Маргариты Жюжан — и вы увидите, как глу­боко анализирует оратор доказательства, последовательно и логично излагает материалы дела. В результате этого речь ста­новится доходчивой и убедительной.

Нередко доходчивость, или доступность, называют просто­той. Простота изложения способствует тому, что речь воспри­нимается легко и мысль судей без затруднений следует за мыслью оратора. Однако нельзя путать простоту и примитив­ность. Простота речи предполагает использование и сложных синтаксических конструкций, и риторических приемов. Вовре­мя и кстати приведенное сравнение, нужный эпитет, истори­ческий пример, пословица или поговорка оживляют речь, де­лают ее более доходчивой. Но совершенно нетерпимы в судеб­ной речи искусственная красивость, высокопарность.

Речь становится неясной вследствие нечеткого знания мате­риалов дела, низкой культуры мышления. Мысль, вполне сло­жившаяся в мозгу, легко находит себе точное выражение в сло­вах; неопределенность выражений обыкновенно бывает при­знаком неясного мышления, например: Мотивом для ее уволь­нения / послужили ненадлежащие / неблагоприятная обста­новка вообще / в этом коллективе /ив частности виновная / так сказать к этим еще более сложившимся / неправиль­ным / ну жизни что ли / этого коллектива / той обстановки/ в которой она находится / ее отношение ко всем делам / что там делается; или: Куликов / подпись этого человека / этого начальника / абсолютно так сказать / ну / заин­тересована что ли / в исходе этого дела / человека. Довольно часто речь становится неясной из-за использования в ней иноязычных слов и узкоспециальных терминов: В полуправду вкраплены фактик, другой, а то и третий, каждый из них чем-то подтвержден, — вот и возникает нечто вроде психологической экстраполяции; или: В ее жизни встал известный ингридиент; или: Моему подзащитному инкриминируется . Особенно сейчас, когда наша речь пестрит иноязычными словами, судебному оратору необходимо следить за их мотивированным использованием.

К неясности речи обязательно приведет неуместное употребление местоимений: В соответствии с / установленной длителъностъю / нахождения / м-м / на излечении потер­певшего / я полагаю / что его действия могут быть квали­фицированы / только статьей 112 частью первой / пос­кольку он лечился менее четырех недель; или: На просьбу по­терпевшего / прекратить свои хулиганские действия / вви­ду позднего времени / Сухарев / предъявив пенсионное удос­товерение / без предупреждения / ударом кулака / выбил ему три зуба. Не напоминает ли все это «монолог» из рассказа А.П. Чехова: «А он схватил его, подмял и оземь . Тогда тот сел на него верхом и давай в спину барабанить . Мы его из-под него за ноги вытащили. — Кто кого? — Известно кого . На ком верхом сидел . — Кто? — Да этот самый, про кого сказываю»?