Не создает морфологическая трактовка основной закономерности русского языка и условий для воспитания у учащихся орфографической зоркости, т.к. обучение умению находить ту или иную орфограмму происходит одновременно с введением соответствующего правила. Пока учащиеся изучают безударные гласные в корне, они не обращают внимания на безударные гласные в других частях слова, тренируясь в написании «сомнительных» согласных, имеют в виду только корень и не замечают тех же «сомнительных» согласных в приставках и суффиксах и т.п. В результате дети приучаются что-то писать наугад, полагаясь на интуицию, и, в конце концов, вообще обходиться без правил.

Добавим также, что в этом случае орфограммы в местах совпадения звучания и написания, как правило, вообще исключается из числа букв, которые нужно проверять. Между тем, орфограммы (и ошибки) возможны как в случаях совпадения звучания и написания (спИна – «спЕна»), также и в местах их расхождения (кроТ – «кроД») и т.п.

Наконец хотелось бы отметить еще одну особенность обучения правописанию на основе его морфологического принципа. Поскольку этот принцип исходит из имеющихся в языке написаний, вопрос о том, ПОЧЕМУ пишется так, а не иначе, не обсуждается. Аргумент во всех случаях один: «Есть такое правило. Например: «в русском языке есть приставка «с», приставки «з» не бывает». Почему так, а не иначе, не выясняется». Характерно, что если задать учителю вопрос, написание какой из приставок «с» или «раз/рас» соответствует общему принципу русского письма, а какая пишется вопреки закону, то ответ чаще всего бывает неверным. Между тем, ответ может лишь один: правописание второй из названных приставок противоречит ведущему принципу русской орфографии.

Теория правописания, согласно которой отношения между устной и письменной формами языка устанавливаются по формуле буква-звук, не создает предпосылок для развивающего обучения языку и, кроме того, затрудняет решения целого ряда практических задач.

Теоретическая концепция, считающая, что в основе русской орфографии лежит фонематический принцип, разрабатывается в лингвистике относительно недавно. Впервые соответствующая идея была выдвинута Н.Ф. Яковлевым в 1928г. Затем она получила развитие и обоснование в работах ряда представителей «московской фонологической школы» (Аванесов Р.И., Айдарова Л.И., Бунина М.С., Ильинская И.С., Реформатский А.А.). В последние годы пристальное внимание к этой концепции было привлечено в связи с работами М.В. Панова.

Если морфологический принцип разрабатывается в рамках собственно орфографической теории и «стоит как бы над различными фонематическими теориями»[8, c.121], то признание основой нашего письма фонематического принципа органически вытекает из определенной фонологической теории. Основные положения этой теории представлены в работах М.В. Панова.

Фонология предполагает проведение последовательного функционального подхода в изучении звуков языка. «Назначение звуков языка – отожествлять и разграничивать языковые единицы»[20, c.56]. Изучение функции отожествления требует рассмотрения изменений звуковой оболочки одной и той же языковой единицы (морфемы) в разных условиях, т.е. в парадигме. Разграничительная функция звуков может быть выявлена и изучена только при расчленении противопоставленных по значению звуковых цепей (слов) на сегменты, т.е. при их синтагматическом анализе. Строгое разграничение задач и методов парадигматического и синтагматического анализа – важнейшее условие построения фонологической теории. Естественно, что парадигматический и синтагматический анализ вскрывают разные факты и закономерности, которые в своей совокупности и описывают фонетический строй языка.

Парадигматический анализ приводит к выводу, что «звуки могут чередоваться параллельно чередованию позиций; тогда различие между ними несущественно, не существует в знаковой системе. Поэтому такие звуки помогают отождествлять морфемы и слова и сами отождествляются в целостную функциональную единицу – парадигму-фонему». (Панов М.В. Русская фонетика. «Просвещение», М., 1967)